Поздравляем вас с 80-летием полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады!
Уважаемые члены Дома ученых!
От всего сердца поздравляем вас с 80-летием полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады!
27 января 1944 года – это священная дата не только для петербуржцев, но и для жителей всей страны! Беспримерный подвиг героического Ленинграда навсегда вписан кровью в историю Великой Отечественной войны! Жители осажденного города, несмотря на страшный голод, холод и непрекращающиеся бомбардировки, проявили беспримерную стойкость, мужество, верность долгу и самоотверженной любви к Отчизне! Низкий поклон фронтовикам, труженикам тыла, всем тем, кто внес свой вклад в освобождение Ленинграда и общее дело Победы!
Родился в марте 1939 г в г. Лодейное Поле, жили у родственников папы Ивана Васильевича Якимовского, где родители временно проживали и работали. В следующем году мы переехали в Ленинград, где папа работал на заводе в поселке Металлострой. Дедушка Якимовский Василий Капитонович лесопромышленник, организатор лесозаготовок на огромной площади в тяжелых условиях тайги и лесосплава. Сам он вручную перегонял плоты через р. Паша, р. Свирь и к Ладожскому озеру. В Олонецкой губернии выбран в первую Государственную думу (1906 г.), участвовал прапорщиком в первой мировой войне, в 1918 г. – в Красной Армии, в 1920 демобилизован по состоянию здоровья. В 1931 г. преследовался и был выслан в Архангельскую область, где и умер в 1932 г.
Летом 1941г семьей жили в частном доме в пос. Отрадное, в 20 км от Ленинграда. При наступлении немцев после начала войны оказались вблизи фронтовой полосы и надо было срочно возвращаться в город. Папа увез меня с последним поездом, а мама Скорубская Елена Ивановна осталась на день для сборов.
На следующее утро в пос. Отрадном уже были немцы – маме пришлось уходить.
По-видимому, можно было как-то передвигаться к югу – в сторону Луги, где она и оказалась уже в оккупации.
Папа жил и работал на заводе, а я с бабушкой Татьяной Павловной Скорубской жил в полуподвальном помещении – угол 8-ой Советской и Греческого проспекта.
Папа периодически выбирался в город и приносил какие-то продукты, меня устроили в детский сад на первой Советской, куда меня водила 8-летняя двоюродная сестра Вера Нестерова. В садике меня как-то кормили, а бабушка, потеряв карточки, сильно голодала – просила папу принести хотя бы конины, которую можно было найти почти на линии фронта, проходившей недалеко от завода Красный Металлист.
В июне 1942 г. бабушка умерла. Папа устроил меня в круглосуточном садике, пока не сняли блокаду и меня с садиком отправили первым поездом в начале 1943 г. в детский дом поселка Ордынка Новосибирской области. Помню, что был почему-то капризным и отказывался есть вареную брюкву, за что наказывали и сидел за столом, пока не съедал порцию.
А также помню прогулки в таежный лес с замечательными яркими жучками в высокой траве. Почему-то больше ничего не сохранилось в памяти – только возвращение в конце 1944 г и встреча с «незнакомым» папой.
Дома, нас ждала мама с шоколадными конфетами. Жили первое время на площади, где до войны проживала семья бабушки Екатерины Якимовской. Это была небольшая комната в коммунальной квартире ВО 16 линия д.47 кв. 47. Все работали, как-то меня караулили, возможно, соседи.
Потом вернулась из эвакуации семья – бабушка Катя, тетушка Паня и два моих двоюродных брата Сергей и Василий Якимовские. К этому времени папа договорился на Фонтанке, 53 и получил под аркой комнату и кухню бывшего дворника. Комнату отремонтировал и дальше уже помню первые годы, баловство с мальчишками на улице, что очень беспокоило маму, уж больно все были хулиганы. Летом 1945-1948 меня вывозили в деревню Клуколово под Лугу, помню заросли малины, земляники и чудо-молоко, а также добрых и дружелюбных ребятишек.
Помню вечер 9-го мая салют дня Победы.
С 1946 учился в школе 206 Куйбышевского района, закончил с серебряной медалью и поступил в ЛИТМО на кафедру счетно-решающих устройств (в дальнейшем, Вычислительной техники). Закончил в 1962 г. с отличием и был призван по приказу Совета Министров на действительную службу, которую проходил на Байконуре лейтенантом до 1964 г., когда был уволен по сокращению штатов. Вернулся в Ленинград и поступил старшим инженером на кафедру ВТ ЛИТМО.
В 1970 г. защитил кандидатскую диссертацию и перешел на ставку ассистента. С 1972 по 1973 гг. находился на стажировке в Миланском университете. По возвращении работаю доцентом на кафедре ВТ ЛИТМО. Опубликовано более сотни статей, участвовал в трех монографиях – последний учебник для бакалавров “Логика” в 2017 г. Выпущено 5 аспирантов.
Хочу поблагодарить и поклониться учителям моей школы N206, коллегам и учителям Кафедры Вычислительной техники ИТМО, с которыми повезло встретиться в жизни.
Я хорошо помню летний день – 22 июня 1941 года. Мне только исполнилось 6 лет (май 1935 г.), и вся наша семья жила на даче, снятой на летнее время на станции Сестрорецк. Было жаркое летнее утро, и вместе с соседями мы отправились на пляж Финского залива. Но наше радостное настроение резко оборвалось, когда увидели, что от вокзала отходят поезда, в которых полно людей, и через открытые окна вагонов все кричат: «Война, Война!».
Мы вернулись в Ленинград, и теперь я узнала, что наступила другая жизнь – жизнь с налетами вражеских самолетов, бомбежками, канонадой зенитных батарей, с воздушными тревогами, сиренами, звуком метронома.
Папу сразу призвали на фронт в военно-морской флот, а маму взяли в районный отряд бойцов MПВО (Местная противовоздушная оборона). В их обязанности входило запасать на чердаках домов воду, песок, надо было дежурить там во время бомбежек и тушить зажигательные и фугасные бомбы в случае их попадания.
При первых вражеских налетах мы – дети, не сразу бежали в бомбоубежище, а продолжали играть во дворе дома. Во время такого налета я не успела убежать со двора, когда бомба попала в боковой флигель нашего дома, и разрывной волной меня отбросило в открытую дверь прачечной в первом этаже уцелевшего флигеля. Меня едва нашли. Когда после контузии я пришла в себя, я увидела заплаканное лицо мамы, которая все время повторяла, что больше она не отпустит меня от себя. Так оно и было: мы с мамой темным ранним утром ходили в очередь за хлебом, мама брала меня с собой дежурить на чердак. Когда ей это не разрешили, тогда я с соседями ходила в бомбоубежище. Осенью, когда враг был на подступах к городу, мы с мамой и другими жильцами дома ездили на несколько дней на оборонительные работы в район станции Вырица. Там пилили деревья, копали противотанковые рвы, работали под гулом вражеских самолетов, которые иногда снижались так низко, что видны были черные кресты на крыльях. Когда налеты участились, нас срочно кого в теплушках, кого на грузовиках вернули в город. В сентябре были разбомблены, подожжены Бадаевские склады, и это ленинградцы не забудут никогда, потому что голод уже был рядом в каждой семье, в каждом доме.
Власти города готовили жителей к эвакуации. Мама хотела ехать вместе со своими сестрами, у которых тоже были дети. Но день отъезда все откладывался. Оставшиеся заводы перешли на военное положение. Город был окружен, началась блокада. Так мы с мамой и все мамины родственники остались в городе на всю войну. Город погрузился в темноту, была объявлена светомаскировка, за водой ходили к Малой Невке. Мы с мамой переехали в квартиру, где жили ее сестры, так как в нашу попала бомба и в ней под завалом погибла бабушка (папина мама). Нас с мамой спас случай – нас не было дома. Так я с мамой и две мамины сестры с детьми стали жить в одной большой комнате, где горела керосиновая лампа и по середине комнаты стояла печка – «буржуйка», труба которой была выведена в белую изразцовую печь в углу комнаты. Мы дети сидели дома, а наши мамы куда-то ходили, что-то из вещей меняли на еду. Особенно тяжелой была зима 1941 – 42 гг. Мы слушали по радио печальные сводки с фронтов, подолгу сидели в бомбоубежищах во время тревог. Старшая двоюродная сестра много читала вслух мне и моему двоюродному брату (мы с ним одногодки), она была старше нас на 5 лет. Школы не работали, и она занималась с нами как учительница.
К началу 1943 года, когда мороз сковал Неву, войска Ленинградского и Волховского фронтов начали шаг за шагом свое боевое воссоединение и наступательный прорыв свершился 18 января. Операция по прорыву вражеской блокады Ленинграда была выполнена! Я хорошо помню, как ликовали жители города: обнимались, плакали от радости, вышли на лед Невы во время салюта, а мы считали залпы. Весной 1943 года объявили, что будут работать школы. Школы делились на женские и мужские. Меня записали в первый класс ближайшей семилетней школы. Первый год обучения прошел еще в военных условиях: в классах было холодно, часто звучала воздушная тревога. Мы каждый из дома носили по полену дров, чтобы погреть класс, уроки часто шли в бомбоубежище. На уроках труда мы шили кисеты для бойцов, ходили в госпитали, где устраивали для раненых самодеятельных концертов. После января 1944 года, когда была проведена военная операция по полному снятию блокады, в город стали возвращаться уехавшие в эвакуацию. Разбирались завалы разрушенных домов, жители убирали улицы, начали ходить трамваи. Город оправлялся от ран, нанесенных войной.
Во время войны умерли обе мои бабушки, ушел в ополчение и погиб под Ленинградом мамин старший брат, другой мой дядя пришел с войны инвалидом.
После войны я поступила и окончила районную музыкальную школу по классу фортепьяно. В Доме Пионеров посещала литературный и шахматный кружки, участвовала в конкурсах. Из спортивных увлечений в школе играла в баскетбол, а летом участвовала в велогонках, имела 3-ий юношеский разряд.
Окончив в 1949 году семилетнюю школу, я перешла в десятилетку, которую окончила с золотой медалью в 1953 году и поступила на физический факультет Ленинградского государственного Университета. После окончания с отличием кафедры теоретической физики ЛГУ я получила направление в аспирантуру в Государственный оптический институт им. С. И. Вавилова. В 1968 г. там защитила диссертацию на степень кандидата физико-математических наук и продолжала работать в должности старшего научного сотрудника, занимаясь исследованием структуры свинцово-силикатных и фтор-фосфатных стекол (флинтов и кронов), используемых в оптической промышленности. Являюсь автором более 100 печатных работ, соавтором двух монографий, изданных в 1972 г. и 1974 г. издательством «Химия», и справочника «Оптические постоянные природных и технических сред», переведенном в Японии на английский язык (Изд. «Химия», 1984 г.)
После выхода на пенсию в 1995 г. являюсь Ученым секретарем и активным членом секции «Жители блокадного Ленинграда» Дома Ученых им. М. Горького. Награждена знаком «Житель Блокадного Ленинграда», медалью «Ветеран труда» и другими юбилейными медалями.
22 июня 1941 г. я с бабушкой возвращалась из Лигово от родственников в город, в купе поезда читала стихи. Вдруг открылась дверь вагона, вошёл мужчина со словами «началась война», двинулся по проходу и повторял эти слова. Так для меня началась война.
Отец перешёл на военное положение, работал на заводе инженером. Мама болела, два дяди ушли на фронт, тётя отправилась под Ленинград на рытьё окопов. Началась эвакуация детей. Меня отвели к школе, откуда отходили автобусы с детьми к Пскову. Автобусы были переполнены, и мы вернулись домой. Начались бомбёжки, обстрелы. Жители дома дежурили на крыше. Мы, дети, насыпали в мешки песок и носили их на чердак. Слушали по радио сводки с фронта, передачи о патриотизме советских людей. Я говорила: «Сейчас мне 7, а в 17 – иду на фронт».
6 июня 1942 года по Дороге Жизни уехали в эвакуацию в г. Уфу, куда раньше был эвакуирован дедушка с типографией Академии Наук СССР, в которой он работал. По приезде в Уфу я поступила в 1-й класс, мы жили в общежитии. Вечерами слушали радио о военных действиях наших войск. Уехали из Уфы в июле 1944 г. 3-й класс я закончила в Москве. 24 июня 1945 г. встретила парад Победы – войска, идущие по Ленинградскому шоссе на Красную площадь. Летом 1945 г. вернулась в Ленинград. <…>
С 1968 г. я являюсь членом Дома Учёных, а с 2001 г. – членом секции «Жители блокадного Ленинграда».
В заключение благодарю старшее поколение, защитившее нас и нашу страну в войне с фашистами; родителей, школьных учителей, преподавателей в университете, коллег. Все они дали возможность пройти мой путь в науке, а также благодарю руководство нашей секции Дома Учёных.
Мой отец – Бурковский Владимир Андреевич <…> со своими братьями и сестрами воспитывался в детском доме в Ленинграде на Цветочной улице. В день моего рождения 9 сентября 1939 года он был призван в Красную армию. Вернулся на работу в Ленэнерго в марте 1941 года. Через четыре месяца, в самом начале Великой Отечественной войны 16 июля 1941 года, как записано в его трудовой книжке, «Уволен в связи с уходом добровольцем в РККА». Мама говорила, что это было его самостоятельное решение как коммуниста. Он был зачислен в качестве политрука третьей роты третьего полка Первой Кировской дивизии народного ополчения. В июле 1941 года дивизия заняла позиции на Лужском рубеже в районе станции Батецкая, прикрывая направление на Новгород. В результате тяжелых боев в середине августа оборона была прорвана. Оставшимся в живых немногочисленным бойцам дивизии удалось вернуться в Ленинград. Дивизия как воинская единица перестала существовать. Судьба отца неизвестна. Он числится пропавшим без вести. <…>
Братья отца участвовали в обороне Ленинграда, прошли всю войну и остались живы. Бурковский Николай Андреевич в качестве боцмана судна «А.Жданов» в ноябре 1941 года принимал участие в эвакуации гарнизона нашей базы на полуострове Ханко. Адмирал Ю.А.Пантелеев подробно описал этот поход и гибель судна, подорвавшегося на мине. Судно утонуло. Экипаж был спасен и направлен на Невский пятачок. Морякам было поручено переправлять на левый берег танки. За успешное выполнение заданий многие, в том числе Николай Бурковский, получили награды.
Бурковский Михаил Андреевич во время блокады был артиллеристом, командиром орудия. Его часть стояла на Средней Рогатке (конец Московского проспекта). Закончил войну в Праге.
Бурковская Евгения Андреевна до войны окончила Педагогический институт им. Герцена. В блокадном городе и всю свою дальнейшую жизнь работала в Ленинграде школьной учительницей. До конца жизни носила в себе осколок снаряда, оставшийся после ранения, полученного при обстреле Ленинграда.
Бурковская Александра Андреевна по образованию химик. Сотрудник института «Механобр». В блокаду работала в литейном цехе завода Судомех (Ново-Адмиралтейский завод). Участвовала в массовых захоронениях жертв блокады.
Все братья и сестры отца, а также мама награждены медалью «За оборону Ленинграда».
Мы с мамой Карповой Любовью Ивановной и братом Валентином, который был старше меня на 9 лет, пережили в Ленинграде самые страшные месяцы блокады 1941-1942 года. Эти факты моей биографии отмечены вручением мне почетного знака «Житель блокадного Ленинграда». Весной 1942 года маме предложили работу в подсобном хозяйстве, расположенного в Колтушах филиала Института физиологии. Предложение поступило от родственников Нобелевского лауреата Ивана Петровича Павлова, которые жили выше этажом по нашей лестнице. Мама согласилась. В моей памяти сохранились некоторые картины, связанные с этим периодом. Погрузка в открытый кузов машины. Узкая комната на втором этаже барака в Колтушах, ленд-лизовский яичный порошок с картошкой. Маме приходилось ночами охранять от потравы овощные посадки подсобного хозяйства. Мой брат с утра с мотыгой уходил на поля, где разыскивал и откапывал кочерыжки капусты прошлогоднего урожая. В 1943 году мы вернулись в свою квартиру на улицу Декабристов в доме 40.
Моя супруга, Бурковская Ж. Г. также является жителем блокадного Ленинграда. Супруга со своей мамой была вывезена на большую землю по «Дороге жизни» в апреле 1942 года. Она <…> поэт, автор восьми поэтических книг. Блокада – одна из главных тем ее творчества.
У нас в семье был культ блокады. Семья состояла из бабушки, двух дочерей, одна из которых – моя мама, и я была; остальные все воевали. Я была в блокаду в Ленинграде до 9 апреля 1942 года. Была вывезена вместе со своими близкими по дедушкиному аттестату. Дедушка был военный, он служил на трёх фронтах, четырежды был контужен. В финскую войн дедушка вывел пятьсот человек из окружения.
Мне был год, когда всё началось, к весне уже почти два. Бабушка, тётушка, мама – у нас в семье все были блокадницами. Я в этих воспоминаниях жила. Например, помню, когда нас переправляли, перед нами там провалилась машина какая-то. Был неприятный момент, когда шофёр сказал, остановился и говорит: «Давайте, у кого сигареты, у кого там что, всё, дальше не поедем». Нам выдавали пайки, видимо. И когда мы прибыли, что мне запомнилось, из того, что бабушка говорила, когда мы прибыли в Кобону: «Девчонки, ни в коем случае не ешьте гречневую кашу». Туда очень много клали сала тогда. «Ни в коем случае» – «Мама, ты за войну стала жадная, что ты?!» – «Нельзя, – говорит, – ни в коем случае. Заворот кишок иначе будет». Вот это я помню, как бабушка рассказывала.
В эвакуации сначала как-то мы попали к ярославским, потом к вятским, прибыли в Уржум. И пошли на колодец. Мама из своей рубашки мне, ребёнку, сделала хорошенечко платьице красивое, у меня были локоны белые природные, приходим, значит, к колодцу, стоит женщина – баба. Говорит: «Ой, да куды ж ты такая красавица-то пришла?» (мама рассказывала, я, конечно, не помню). А красавица говорит: «Не «куды», а «куда»!» Баба, говорит, вёдра уронила: «Это сколько ж тебе?» – Два года семь месяцев, солидная барышня… Так что вот так я стала редактором.
После войны, когда мы вернулись, ничего не было уже, наша квартира была занята (это угол 8-й линии и Малого проспекта). Вернулись в коммунальную квартиру, 29 человек там, в каждой комнате жило по семье. Дедушка, когда он пришёл, предложили тогда на 5-й линии квартиру миллионера немецкого. И вот, одна комната – большая шикарная комната, потолки, росписиси, там балки такие роскошные дубовые, между ними полотна шикарные, огромный камин с чертячьими мордами. Я жила в этом, меня это не удивляло. Я и литераторам своим всегда говорю – только то, что ляжет на душу, оно может потом звучать естественно и органично, не надуманно. И вот, эти потолки, этот камин роскошный – сейчас я к этому как-то спокойно отношусь, и даже думаю – не ценили, ну жили и жили там… А вторая комната была людская, там я жила.
Мне было 4 года, когда началась война. Моя мама работала на заводе «Арсенал» у Финляндского вокзала, а жили мы у Балтийского. Мама ездила на трамвае через весь город, чтобы попасть на работу. Папа сразу ушёл на фронт. Он погиб зимой 1941 года на Невском пяточке. Теперь мы знаем, какая там была мясорубка. У меня хранится вырезка из газеты Санкт-Петербургские Ведомости со статьей корреспондента, молодого человека, у которого дед погиб на Невском пяточке. Он изучал архивы, относящиеся к этой битве. Было установлено, что человек там мог продержаться только 142 часа. Настоящие данные о трагедии на Невском пяточке становятся доступны только сейчас, раньше же все было засекречено.
Я находилась в детском саду при заводе круглые сутки. Крыса кусала меня за переносицу. После войны ноги у меня были в больших бляшках, которые остались в следствие перенесенной цинги. Тогда по болезни меня поместили в изолятор, я была совершенно одна в комнате и звала к себе. Мама записывала меня в списки на эвакуацию за Ладогу 7 раз, но так и не отправила, из-за чего у нее были неприятности на заводе: ей не давали карточки. И правильно сделала, иначе я могла остаться сиротой. Легко представить, чтобы четырехлетний ребенок мог запомнить свою фамилию и адрес, где живет. Но я хорошо запомнила только, как звали воспитательницу в детском саду. Я кричала: «Наталия Васильевна, пойдемте в бомбоубежище, воздушная тревога!». К тому же, во время эвакуации многие машины с детьми ушли под лед, и сколько машин было разбомблено.
Мой день рождения 12 января 1937 г. Я пошла в школу в 6,5 лет в 1944 г., когда сняли блокаду. Тогда мы считали, что война уже кончилась, потому что прекратились бомбежки и заметно улучшилось питание. Я окончила школу с золотой медалью. Но она не сохранилась, потому что у меня были очень плохие зубы, (а с чего им быть хорошими, я совершенно не помню, что ела во время войны), и медаль пошла на коронки. В 7 классе я хотела быть певицей, потому что любила и люблю до сих пор петь. Но уже в 9 классе я увлеклась физикой и сперва хотела поступить в университет в Москве. В 10 классе я пошла на день открытых дверей на физфаке в нашем Университете, и мне там очень понравилось. Поскольку я окончила школу с золотой медалью, мне не надо было сдавать экзамены, а только пройти собеседование. Я его прошла и поступила в 1954 г. в Ленинградский Университет.
В Университете на 1 и 2 курсах только общие предметы для всех студентов одинаковые. Распределение по специальностям начинается с 3-го курса. Я интересовалась ядерной физикой и пошла на кафедру профессора А. А. Башилова с первого курса, чтобы помогать по мере сил сотрудникам. Однажды я так увлеклась, что было уже поздно возвращаться домой, транспорт не ходил, и я заночевала в лаборатории (спала на диване). Телефонов тогда в квартирах не было, поэтому утром мама позвонила в деканат и сказала, что я не приехала домой. В результате, секретарь факультета пришла на лекцию в НИФИ, вызвала меня и дала заслуженный втык.
Перед самым 3-м курсом пришел приказ из Министерства: женщин на специальность «Ядерная физика» не брать. Это был, конечно, удар. Мне пришлось выбирать, чем я хочу заниматься. Я выбрала теоретическую физику – кафедру академика В. В. Фока. Там я работала с профессором Г. Ф. Друкаревым. В последствие, я продолжила свою научную деятельность в Физико-Техническом институте им. А.Ф.Иоффе в лаборатории газодинамики. Эта лаборатория была образована по рекомендации Королева. Здесь я закончила свою аспирантскую тему и защитила кандидатскую диссертацию в Университете. Я занималась физикой ударных волн все годы работы: состояние газа перед ударной волной и за нею.
Жихарева Тамара Васильевна
кандидат физико-математических наук,
старший научный сотрудник.
Родился в 1938 г. в г. Ленинграде. В 1945 – 1955 гг. обучался в средней школе № 331 Невского района, которую окончил с золотой медалью. В 1955 – 1961 гг. обучался в Ленинградском электротехническом институте им. В. И. Ленина на радиотехническом факультете (окончил с красным дипломом). В 1961 – 1998 гг. работал на предприятиях г. Ленинграда. Был награждён знаком «Житель блокадного Ленинграда» и 12-ю медалями. Ученая степень: кандидат технических наук. Ученые звания: старший научный сотрудник, академик МАНЭБ, академик МАИ. Почетные звания: Почетный радист СССР, Почетный эколог, Лауреат Государственной премии СССР. Военное звание: полковник.
Блокада – это страшное слово – определило судьбу моей семьи. Отец – Кобяков Михаил Викторович, 1903 года рождения, мама – Станкевич Екатерина Викторовна, 1910 года рождения, родилась в сельской местности Витебской области Белорусской республики. В конце 30-х или начале 40-х родители переехали в г. Ленинград, где в 1935 году родился мой старший брат Ваня, впоследствии военнослужащий – связист, полковник Кобяков Иван Михайлович.
22 июня 1941 года мама с двумя малолетними детьми на руках встретила в пригороде г. Полоцка в Белоруссии. Трудно представить этот ужас. Мама смогла добраться до железной дороги и сесть в поезд, идущий до Ленинграда. Через много лет в послевоенные годы, когда на экране телевизора появлялись страшные кадры бомбежки фашистскими самолетами пассажирских поездов, где люди выскакивали из вагонов и разбегались по полям и лесам, мама говорила, что она уложила детей под лавку в вагоне поезда, сама легла сверху – если убьют, то всех сразу. Но мы доехали до дома.
Все мои воспоминания о блокаде, малыша 3-5 лет, связаны с пищей. Я не помню ни стрельбы, ни взрывов снарядов, а жили мы рядом с Володарским мостом, мост бомбили – по нему ходили поезда с одним, двумя вагонами, так как въезд на мост был очень крутой. Рядом с домом стояла зенитная батарея.
Отца призвали в армию еще до начала войны, но нам (семье) повезло – отец служил не очень далеко от дома.
Воспоминания. Суровая зима 1941 года. Мама нашла на улице двух замерзших от холода и голода воробьев. Сварила их. Протягивает мне, я гляжу на эти тонкие косточки практически без мяса и говорю ей: «Мама, здесь же есть нечего». Вкуса я не помню, кажется немного горчили.
Та же суровая зима, умер брат мамы. В доме несколько мужчин, в том числе отец. Никто не разговаривает. Прямо из кастрюльки съели по ложке каши из перловой крупы. Мы с братом сидим молча. Мама протягивает мне кастрюльку с кашей. Я смотрю, как много каши там осталось и спрашиваю у мамы: «Это всё нам?»
Далее полная темнота. Из рассказов мамы – у нас с братом от голода не было сил даже сидеть, лежали в постели под одеялами и смотрели на маму большими глазами. Как мы выжили – отец где-то раздобыл и принес домой немного нелущеного овса. Дома была кофейная мельница. Овес мололи, и овсяный кисель нас спас. Даже сейчас, на склоне лет, мне кажется, нет ничего вкуснее кислого овсяного киселя.
Наступил 1945 год – год Победы и начала учебного года. Рядом со школой, там, где сейчас станция метро «Ломоносовская», был лагерь немецких военнопленных. Военнопленные привлекались на восстановительные работы разрушенных военных заводов. Свободная смена отдыхала в лагере. Проходишь мимо, а они в футбол играют, гогочут что-то на своем языке. Детский ум не понимал эту радость жизни в плену. Ненависти не было, было чувство брезгливости к людям за колючей проволокой.
Еще одно яркое воспоминание. В первый день занятий в школе нас повели на экскурсию в 10 класс, где пришли закончить школу юноши, ушедшие на войну после 9 класса. Тогда еще не было школ рабочей молодежи. Это были красивые молодые мужчины, все в военных гимнастерках с орденами и медалями на груди, с нашивками о ранениях. Незабываемое зрелище.
Школа запомнилась великолепными преподавателями. Особую роль в судьбе многих из нашего класса сыграла Степанова Александра Николаевна, преподаватель литературы, наш классный воспитатель. По окончании школы мы в День учителя собирались на чай дома у Александры Николаевны, а после ее ухода в мир иной, в тот же День учителя – возле ее могилки. Сейчас нас осталось всего несколько человек. Вечная память Учителю!
Пять с половиной лет учебы в Ленинградском электротехническом институте им. В. И. Ульянова (Ленина) прошли в напряженной учёбе. На летних каникулах убирали картошку на полях Ленинградской области, вырубали кусты на заросших полях, убирали хлеб на целинных полях республики Казахстан, одной из республик великого Советского Союза. Нашему поколению повезло. Россия стремительно развивалась после Великой Победы в Отечественной войне. Было много интересной и важной для страны работы. Писали статьи в научные журналы, книги на технические темы, оформляли авторские свидетельства на изобретения. Читал лекции на Радиотехнических факультетах СЗПИ, ЛЭТИ им. В.И. Ульянова (Ленина). Венцом творческого труда была защита диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук. За выполнение сложной научной и инженерной задачи был награжден знаком «Лауреат Государственной премии СССР». Я горжусь своей Родиной, своими родителями, своей семьей, учителями по жизни, коллегами по работе и друзьями.
В начале войны мне было 4 года. Одно из первых ярких довоенных воспоминаний: я очень хочу пить, а графин с кипяченой водой и стакан стоят на низком столике в углу столовой; я должна обогнуть весь стол, где обедают взрослые, их очень много и я вижу только ноги, ноги, ноги… Когда я добираюсь до столика и наливаю себе воды в стакан, из него начинает лакать воду Блек, положив голову мне на плечо. Очень обидно! Блек – это наш эрдель, впоследствии застреленный немцами при их въезде в деревню Затуленье по «грязной дороге».
Последнее воспоминание о моем пребывании на 11-й линии – мама меня тащит на руках в бомбоубежище. Ощущение очень приятное – давно меня мама на руки не брала. Я закутана в знакомое желтое одеяло, и бежим по улице, а небо необыкновенно красивое, все разноцветное.
Довоенная квартира
Васильевский остров, 11 линия, дом 44, квартира 5 (5 этаж, 147 м2)
Единственный раз с папой после войны я была на 11-й линии, мы приехали собирать книги из нашей разбомбленной библиотеки. Бомба прошила весь дом, и ее тушили в подвале. Сквозь нашу квартиру она прошла через библиотеку. Громадная, ровно круглая дыра в полу не давала пройти в дальний угол, и там стояли два целых и невредимых стеллажа с французской библиотекой. Жуткое впечатление производила лежавшая там же на краю провала фарфоровая кукла.
Ближний к двери угол занимали стеллажи с немецкой и русской библиотеками. За время блокады здесь все растащили на отопление. Немецкую сожгли всю, за исключением Гейне и Гёте («Надо же, образованные люди грелись!» – сказал папа). Вся русская библиотека была в виде громадной кучи книг с вырванными переплетами. Перевезенные на Лесной, они занимали весь сундук в мой рост высотой. Сундук стоял в передней, и я запускала в него руку и вытаскивала очередную книгу, так вот и «образовывалась». Бабушка копила деньги на переплетчика, и потихоньку сундук опорожнялся.
Я, Кожевникова Кира Александровна, родилась 23 марта 1940 г. в г. Ленинграде. Годы войны и блокаду не помню, а потому всё, что касается этого времени, излагаю по воспоминаниям моей мамы, Кутузовой Елизаветы Дмитриевны, которой, к сожалению, уже давно нет в живых.
За несколько дней до начала войны наша семья (мама, я, брат и няня) поехала навестить моего папу, Кожевникова Александра Фёдоровича, в г. Черновцы (Украина), куда он был командирован Ленпромторгом на руководящую работу. В ночь на 22 июня 1941 г. Александру Фёдоровичу без конца звонили. Над домом пролетали косяки самолётов, но папа сказал, что не стоит беспокоиться. Засветло он ушёл на работу, ничего не сказав маме.
В 9 часов утра 22 июня к Елизавете Дмитриевне приехал адъютант Александра Фёдоровича и сообщил, что немцы находятся у ворот г. Черновцы и уходит последний поезд. На сборы даются 20 минут. Приехав на вокзал, Елизавета Дмитриевна увидела обезумевших людей, которые пытались попасть в вагон поезда. Кричащая бабка с грудным ребёнком на руках – мать убежала за забытыми документами; дядька, несущий на голове какой-то столик, в общем «Последний день Помпеи». Сесть в поезд было невозможно. В это время на вокзал приехал Александр Фёдорович. Он заметил, что первый вагон поезда проскочил за ворота депо, где стояли два вооружённых солдата. Александр Фёдорович раскидал их и бросился к первому вагону, а за ним мы – мой брат и мама с багажом, няня со мной на руках и вослед вся толпа. Выбраться из вагона Александр Фёдорович не мог, а его невозвращение грозило трибуналом. Поэтому он вынужден был выпрыгнуть из окна вагона, уже во время движения поезда.
Все окна в вагонах поезда по требованию военных закрыли мягкими вещами, чтобы было меньше исходящего шума. Поезд шёл очень медленно, на крышах вагонов сидели автоматчики. Все эти меры безопасности были не напрасны – предыдущий поезд был обстрелян бандеровцами. По ходу движения поезда проводник давал маме кипяток, чтобы варить макароны и мыть меня. Он же по просьбе мамы сообщил, что поезд идёт на Урал, и подсказал, где мы должны сойти, чтобы была возможность пересесть на московский поезд. Это была последняя развилка (как будто бы ст. «Черкассы»). Смотритель станции понял, что мы это сделали умышленно. Тем не менее, с его помощью нам удалось погрузиться в поезд, идущий в Москву.
По пути следования к Москве нас встречали с музыкой и угощениями, так как это был первый поезд с беженцами. В Москве мы были размещены в гостинице (меня сразу унесли в детскую комнату). Здесь мы находились две недели, пока не пришло подтверждение из Ленинграда с маминой работы.
В Ленинград мы приехали во второй половине июля. Со слов мамы, внешний вид города изменился. Для маскировки наиболее важные здания города (Смольный собор, шпиль Петропавловской крепости, Исаакиевский собор, купола Никольского собора) затянули камуфляжными сетками и закрасили; зачехлили шпиль Адмиралтейства; памятники обложили мешками с песком; витрины крупных магазинов забили досками. С конца июня детей и многих школьников эвакуировали. Папа тоже оказался в Ленинграде лишь в конце июля месяца, а в августе был мобилизован РВК в Красную армию. Мамину сестру послали на рытьё окопов.
8 сентября 1941 г. фашисты полностью окружили г. Ленинград и начался отсчёт 900-дневной блокады города. Блокаду, к счастью, я не помню. Где-то в начале августа папа привёз мешок картофеля, что было для нас спасением в течение нескольких месяцев блокады. Кто-то сообщил об этом в органы и через некоторое время к нам пришли с обыском. Мама посадила «гостей» на диван, в котором и находилась картошка. Наша комната – всего 12 кв. метров. Не обнаружив картофель при визуальном осмотре комнаты, милиция удалилась. Картошку мы ели до января месяца, а очистки от картофеля отдавали маминой сестре и её дочери. На 125 граммов хлеба выжить было невозможно. Поэтому на хлеб мама меняла ювелирные украшения и шкурки меха, которые были у неё припасены на шубу. Голод был жуткий. Со 2-го сентября 1941 г. произошло пять снижений норм хлеба и продовольствия. Особенно катастрофическим было последнее снижение – 20 ноября. Норма выдачи хлеба для детей, служащих, пенсионеров и иждивенцев снизилась до 125 граммов в сутки, для рабочих – до 250 граммов. Эта норма держалась до 25 декабря 1941 г., причём за этот период продовольственные карточки периодически не отоваривались. Я ходила по бомбоубежищу и просила «хеба, хеба», хотя мама кормила меня грудным молоком. Смерть стала буквально косить людей. Люди на улице падали от голода и не было сил им помочь, так как в этом случае сам мог упасть и больше не подняться. Мама видела людей с задранными юбками и вырезанными ягодицами. На улице то и дело встречались люди, везущие на санках завернутых в тряпьё покойников. Можно было также пострадать и от воров, которые вырывали у стоящих в очереди за хлебом продовольственные карточки, обрекая их тем самым на верную смерть. Немного легче было тем, кто работал на заводе, так как там исхудавших людей помещали в лазарет и выхаживали, чуть подкармливая дополнительным пайком.
Бомбёжки и артобстрелы были страшные, особенно в начале блокады. Мама с ужасом вспоминала, как в начале сентября 1941 г. зажигательная бомба попала в Бадаевские продовольственные склады. Сгорели тысячи тонн муки и сахара. Огромное зарево и бегущие крысы. В осаждённом городе были и диверсанты-ракетчики, которые пуском сигнальных ракет указывали на жизненно важные объекты города. Во время бомбёжки мы спускались в бомбоубежище, которое находилось во дворе в подвальном помещении нашего дома на улице Петра Алексеева. Когда бомбёжки участились и сигнал «воздушная тревога» повторялся 10-12 раз за ночь, пришлось поставить в бомбоубежище кровать, где я и взрослые, поочерёдно, спали. Уже с конца июля на крышах и чердаках домов были созданы круглосуточные посты для тушения зажигательных бомб. Мой брат бегал на крышу дома и гасил зажигалки, сбрасывая их вниз. Больше всего он боялся, что погибнет мама, и он останется со мной на руках. Учился он в разных школах, в зависимости от того, какая из них работала.
Окно в нашей комнате было заклеено бумагой крест-накрест и завешено. Печку топили на две комнаты. Буржуйкой не пользовались. Электрического света не было, только огонёк от коптилки. Репродуктор был включён постоянно; когда прекращались передачи по городской сети, начинал работать метроном, звуки которого прерывались при объявлении воздушной тревоги. Канализация и водопровод не работали. За водой ходили на улицу Гороховую. Мылись все в одном тазу – вначале мыли меня, потом в этой же воде мылся брат, потом мама и няня. Карточки на хлеб отоваривали в булочной Филиппова на Гороховой ул. у канала Грибоедова, или в булочной Цырлова на Садовой ул. (слева от ул. Петра Алексеева, если смотреть на Сенную площадь). В конце декабря норма хлеба увеличилась на 100 граммов для рабочих и 75 граммов для всех остальных. И таким крохам все были рады, хотя, конечно, людей в состоянии дистрофии эта прибавка не спасала. Где-то в начале января 1942 г. в течение 3-х дней хлеба в булочных вообще не было.
Припоминала мама и несколько трагических случаев той поры. Мама с приятельницей шли на работу по набережной канала Грибоедова. Началась бомбёжка. Мама побежала направо, на Гороховую ул., к булочной Филиппова, а её приятельница налево, через мост, как раз туда, где упала бомба. А вот ещё один случай из блокадной жизни в осаждённом городе: одну из маминых приятельниц засыпало рухнувшей стеной при бомбёжке Гостиного двора. Муж этой женщины прибыл к месту трагедии и нашёл жену по тихому зову из-под камней: она произносила его имя.
К началу 1942 г. у нас не осталось ничего, что можно было бы обменять на хлеб. Мама стала искать возможные пути для нашего выезда из блокадного Ленинграда, понимая, что в противном случае, мы умрём с голода. Незадолго до отъезда она обратилась к нашему соседу с просьбой дать нам хоть какую-то еду. (Сосед шил для военных кожаные куртки, и с ним они расплачивались обычно продуктами). Он откликнулся на мамину просьбу и принёс нам целый стакан манной крупы!!! К этому времени умерли от голода мамина сестра и два папиных брата и их жёны.
В эвакуации из города (7 февраля 1942 г.) нам помогла мамина приятельница, друг которой был шофёром. Нас согласилась взять с собой семья профессора, который жил на Кировском проспекте, в доме «эмира Бухарского». Сюда мы пришли пешком с поклажей на санках с ул. Петра Алексеева (Спасского переулка) и далее ехали на грузовике через Ладожское озеро в г. Кобона. Холод был жуткий. Мы сидели в крытом брезентом кузове грузовика среди взятых из дома подушек и перин. Кроме нас и профессорской семьи в кузове находились ещё какие-то люди. Я была закутана с ног до головы в огромный пуховый платок, который сохранился вплоть до 60-х годов XX века. Грузовик, шедший за несколько машин впереди нас, пошёл под лёд. Когда мы приехали в г. Кобона, нас разместили у пекаря, который первое время ограничивал нас в приёме хлеба, боясь, как бы у нас не случился заворот кишок. Профессор, ехавший с нами, скончался сразу после переезда через Ладожское озеро, о чём мама узнала от его жены. Через некоторое время мы поехали через г. Волхов (а ведь в это время здесь находился по службе наш папа!) и г. Тихвин в Вологодскую область, Воскресенский район, в деревню Ёрга, где жили родственники нашей няни.
По приезде в Вологодскую область маму назначили вначале зам. председателя Воскресенского сельпо, затем директором заготконторы Петриневского райпотребсоюза. В её функции входило бесперебойное снабжение продовольствием 7-й отдельной армии, Ленинградского, Волховского, Карельского фронтов, Онежской и Ладожской флотилий и военных госпиталей г. Ленинграда. Она сменила на этом посту человека, которого расстреляли за то, что у него «сгорела» капуста. Несколько позже и в мамину бытность от капусты пошёл пар, о чём маму предупредили сотрудники. Тут же мама позвонила по всем фронтам, и капусту быстро вывезли. В силу своего врожденного ума и энергичности она умело справлялась со всеми трудностями. За свой самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны мама имела несколько правительственных наград, одну из которых ей вручал сам А. И Микоян. В 1943 г. на Ленинградском фронте погиб мой папа. Поиски его могилы увенчались успехом лишь в 2014 году – он похоронен в братской могиле в г. Кириши, где сооружён гигантский мемориал погибшим воинам в годы Великой Отечественной войны.
В июне 1945 г. после окончания войны мама получила вызов с прежнего места работы (универмаг «Пассаж») и через г. Череповец мы приехали в г. Ленинград. Вспоминаю разрушенный бомбой дом (на углу Гражданской ул. и канала Грибоедова) с висящими на балках железными кроватями, а также руины дома на Сенной площади рядом с ул. Петра Алексеева. Здесь работали немцы, которые продавали копилки в виде кошечек, а также вращающихся деревянных гимнастов на двух палочках.
По дворам ходили музыканты с шарманками и свинками, которые доставали из шапки бумажки с именем «любимого» или «с судьбой». Ещё были точильщики, которые своим криком «Точу ножи, ножницы» привлекали жильцов к своим точильным агрегатам. Из окон квартир неслась музыка с песнями Утёсова, Шульженко, Кастрицы, Нечаева, Бунчикова, Бернеса (нелегалов – Изабеллы Юрьевой, Вертинского, Петра Лещенко), звучали также танго и фокстроты. На улицах было много инвалидов – без руки, ноги, без обеих ног на колясочках.
В 1947 г. я пошла в школу № 230 по ул. Плеханова, а в 1954 г., после объединения с мальчиками, оказалась в школе № 253 на канале Грибоедова, которую и закончила в 1957 году. Со второго захода, в 1958 г., сдав все вступительные экзамены на отлично, я поступила в Санитарно-¬гигиенический медицинский институт, который с отличием окончила в 1964 г. и была направлена в аспирантуру в Институт экспериментальной медицины РАМН. В отделе биохимии ИЭМа я проработала 40 лет (закончила ординатуру и аспирантуру, в 1969 г. защитила диссертацию на степень кандидата медицинских наук, в 1984 г. получила звание «старший научный сотрудник». Была руководителем группы сотрудников и ведущим научным сотрудником по хоздоговорным темам).
С 1971 по 1975 г. проводила исследования на молекулярном уровне. Из коркового и мозгового слоя почки были выделены изоферменты пируваткиназы – одного из ключевых ферментов гликолиза и охарактеризованы их кинетические свойства. Результатом комплексных исследований антиатеросклеротических препаратов явилось получение двух патентов на изобретение.
В 2003 г. по состоянию здоровья вынуждена была уйти с работы. Считаю, что мне в жизни крупно повезло. Работа головой, одержимость, энтузиазм и азарт в исследованиях, а также постоянное общение с умными, интересными, самоотверженными в работе, эрудированными во многих областях людьми – разве это не счастье?!
Кандидат технических наук, старший научный сотрудник, доцент, окончила ЛТИХП и аспирантуру ЭНИН АН СССР. В течении ряда лет работала руководителем отдела энергетики АН Таджикской ССР. По результатам научных разработок отдела совместно с Ленинградским Политехническим институтом под руководством член-корр. АН СССР М.В. Костенко была организована всесоюзная научно-практическая конференция «Нурекская ГЭС и задачи науки», которая содействовала строительству Нурекской ГЭС и разработке Энергетической программы республики. Свыше 40 лет преподавала в ВУЗах Ленинграда и Санкт-Петербурга. Принимала участие в научных разработках высокотехнологичных производственных криосистем, оформленных десятью авторскими свидетельствами на изобретения, четырьмя зарубежными патентами. По результатам научных работ сделано свыше семидесяти публикаций, в том числе две монографии.
Школьницей перенесла трудный период (осень-зиму 1941-1942 гг) обороны и блокады Ленинграда. В начале апреля 1942 года по льду Ладожского озера (по Дороге Жизни) была эвакуирована на Большую Землю. В августе 1944 года возвратилась в Ленинград и принимала участие в восстановлении города от разрушений, нанесенных немецкой авиацией и артиллерией, и блокадой. Награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», и четырнадцатью медалями Российской Федерации. Более 30 лет. — член секции «Жителей блокадного Ленинграда» Дома ученых, имени М. Горького.
Дом ученых им. М. Горького – один из бриллиантов в ожерелье великокняжеских дворцов Петербурга. Вот уже сто лет химеры на портике охраняют этот приют для души и сердца. Эти стены спасали в холодные и голодные годы лихолетья умных, интеллигентных ленинградцев- петербуржцев.
Я бесконечно благодарна этому, ставшему родным, дому, в котором провела свои лучшие дни жизни с пяти до восьмидесяти пяти лет. Вначале как «член семьи», а теперь членами семьи стали мои дети и внуки.
Позволю себе рассказать о своих впечатлениях — воспоминаниях о прошедших так быстро счастливых часов в этом прекрасном, гостеприимном доме. В темные, бесконечно холодные и такие голодные блокадные дни волшебной сказкой вспоминались теплые, уютные гостиные, высокая пальма, верхушкой подпирающая стеклянный потолок зимнего сада. И как-то особенно ярким в воспоминаниях был Белый зал. Смешно вспомнить, как до войны, что на страшного Бармалея и вредного Карабаса-Барабаса пришлось смотреть не на экране, а в отражение прекрасного зеркала напротив. От таких смешных глупостей холод и темнота бомбоубежища смягчались.
Много теплых слов хочется сказать о секции садоводов. Вспоминалось, как в военные годы мы получали драгоценные семена моркови, брюквы, свеклы, редиса. Какие усилия приложило руководство блокадного общества и администрация ДУ, чтобы порадовать своих блокадников!
Хочется поклониться Алексею Максимовичу за создание, ставшего нам родным, Дома ученых! С благодарностью и пожеланиями процветания этому ДОМУ! Пусть Петербург всегда гордится этим духовным, интеллектуальным очагом культуры.
Я родилась 22 мая 1934 года.
Мы жили во втором профессорском корпусе Политехнического института, который расположен напротив Дома Ученых в Лесном. И в этом Доме Ученых уже в 5 лет я выступала на сцене и играла вальс Майкапара. Учительница музыки подняла на стул и объявила, что выступает Нина Окнова.
Мой дедушка, Окнов Михаил Григорьевич, был крупным металлургом, профессором, который работал в институте почти со дня основания.
У дедушки и бабушки были двое детей: Сергей (мой папа) и Татьяна. Мой папа был тоже металлургом, а мама пела в хоре Мариинского театра, а в начале войны – в ансамбле Дунаевского. Тетя Таня и ее муж были геологами, у них было двое детей Наташа и Митя. Мы жили в огромной квартире. Мы втроем очень дружили и всегда были вместе. Но 22 июня 1941 года началась война.
Сначала всех детей решили отправить в Боровичи. Хорошо, с нами поехала тетя Таня, и все вернулись обратно в Ленинград. А Боровичи уже бомбили, многие дети погибли или были потеряны.
8 сентября 1941 года наступила блокада. В столовой квартиры на столе появились весы-разновесы, на которых Наташа взвешивала и раздавала всем несколько граммов хлеба. Я запрятывала кусочек за обшлаг рукава (бабушка запрещала что-то прятать), несла в свою комнату и складывала в шкаф для мамы. Мама приезжала очень редко, так как трамваи в городе не работали, а от площади Труда, где работала мама, идти до дома было очень далеко. К ее приезду в шкафу уже набиралась кучка остатков. Иногда мама делала котлеты из порошков горчицы, и они мне казались очень вкусными. Папу в это время эвакуировали в Пензу, с военных заводом. Я жила одна в комнате, часто приходила бабушка, чтобы ободрить и утешить меня.
В главной комнате, чтобы согреться, топили голландскую печку, сжигая разные книги, журналы по металлургии. Окна были заклеены бумажными крестами, чтобы не ломались стекла при бомбежках.
Мы жили в основном в бомбоубежище, которое было в подвале профессорского дома. Детям на груди пришивали значки – «светлячки», которые светились желтоватым цветом. С собой брали необходимые вещи. А когда выходили на поверхность, собирали остатки бомб.
Наташа с тетей Таней ходили за водой на водокачку, где было рядом общежитие студентов. Наташа рассказывала, как она видела, как забирали трупы студентов из общежития на грузовики. Особенно она запомнила, как студентку положили на грузовик, и ее длинные волосы развивались на ветру.
В феврале институт начали эвакуировать. Мы собрали вещи. Сначала мы ехали на поезде. Когда мы приехали на Финляндский вокзал, я была поражена, увидев штабели трупов. А потом поехали на «полуторке» по «Дороге жизни» через Ладогу. Я видела разбитый самолет на льду озера. 23 февраля мы приехали в Жихарево, там нам дали поесть кашу, которую мы давно уже не ели.
Потом дедушка, тетя Таня и трое детей (Наташа, Митя и я) пошли вместе. И вдруг началась страшная бомбежка.
Тетя Таня и Наташа были ранены в ноги и хромали. (Позже Наташе сделали операцию и отняли ногу, и она ходила на одной ноге). Только я и Митя оказались целыми. Наверное, нас спас Дедушка.
Когда мы пришли, бабушка просила рассказать, что с нами случилось. Татьяна Михайловна сказала, что дедушку увезли в больницу, она боялась сказать, что дедушка убит.
Мы не знаем, где дедушку похоронили, потому что нужно было ехать дальше. Сохранился Акт о гибели дедушки. В Жихареве был большой пожар после бомбежки. Я даже потом нарисовала рисунок «Пожар в Жихареве». Этот рисунок и портрет, который сделал цветным карандашом художник Батюшков в эвакуации, я отдала в Музей блокады на Соляном переулке.
После Жихарева семья разъехалась: бабушка, вместе с дочкой и мужем, поехали на Алтай. Иван Васильевич стал работать в геологических экспедициях. А мы с мамой – в Пензу, к моему папе.
Я хорошо помню этот день – 9 мая 1945 года, когда окончилась война. Я была в 3-м классе. Я помню яркое солнце, такого солнца я еще никогда не видела. Учащихся распустили по домам, и я шла домой совершенно счастливая, и думала, что скоро я поеду домой, в Ленинград. Ехали мы домой в товарном вагоне, мы сидели на каких-то тюках, ноги некуда было положить. Но когда я увидела мост через Неву, я была так счастлива, что просила соседок пощипать меня, чтобы знать, что все это правда!
Поскольку дедушка был убит, нам не дали квартиру, в которой жил с семьей крупный физик Я. И. Френкель. Нам дали одну комнату, которая раньше была у нас столовой (32 метра) на первом этаже, напротив Дома Ученых в Лесном. Я училась в 103 школе до 10-го класса и окончила школу с золотой медалью.
Я решила поступать в Университет на геологический факультет. Экзамены мне нужно было сдавать как золотой медалистке. А когда на прослушивании заместителю декана я сказала, что мой дядя геолог и работал на Кольском полуострове, меня взяли, без всякого сомнения.
После окончания института я была распределена в Северную (а потом Невскую) экспедицию. Я работала по поискам урана в Карелии. Слово «уран» нельзя было говорить, мы искали тальк. Я объездила на ногах северную Карелию от Ухты (теперь это Калевала) до Сегозера. Летом мы ездили в Крым и попали на гору Ахун, где встретились с Ворошиловым, который подал нам руки, которые мы потом долго не мыли.
В 1960 году я вышла замуж. Муж, Верзилин Никита Николаевич, учился вместе со мной и работал в Университете, и я хотела работать вместе с ним, но местком, из-за семейственности, запретил взять меня на работу. В это время во ВНИГРИ Всероссийский (Всесоюзный) нефтяной научно-исследовательский институт) начиналась тематика, которую возглавлял профессор В. А. Гроссгейм. Институт был расположен на Литейном проспекте 39, напротив музея Некрасова.
Гроссгеймом мне было поручено заниматься минералогическими исследованиями, иммерсионным анализом.
Я ездила по городам геологических организаций Русской платформы и собирала таблицы минералов. Всего было собрано более 124 тысяч минералогических иммерсионных анализов (из них 54 тысячи – по палеозою и 70 тысяч – по мезокайнозою).
В 1970 году мною защищалась диссертация на соискание ученой степени кандидата геолого-минералогических наук «История терригенных минералов осадочного чехла Русской платформы и ее обрамления» в Ленинградском университете.
После смерти В.А. Гроссгейма, мне пришлось руководить исследованиями по неантиклинальным ловушкам.
В 1993 году я защитила докторскую диссертацию «Литолого-палеографические реконструкции при поисках неантиклинальных ловушек углеводородов на примере Тимано-Печорской провинции».
После этого я работала в Волго-Уральской и Прикаспийской провинциях, палеогеографические карты Тимано-Печорской и Западно-Сибирской провинций, в Средней Азиии многое другое.
Я проработала в институте 58 лет, до 2018 года. Являюсь автором прочти 300 публикаций, в том числе 8 монографий; обладаю бронзовой и серебряной медалями ВДНХ; являюсь Почетным разведчик недр, Почетным Ветераном геологоразведчик России и Ветераном Отечественной войны.
Состав семьи в годы Блокады:
Бабушка – Адамова Мария Сергеевна
Дедушка – Адамов Владимир Сергеевич
Мать – Адамова Вера Сергеевна
Отец – Адамов Серафим Владимирович
Трое детей – Лариса, Алла и Ирина
Среди таких же детей Блокадного города, как Таня Савичева, была и еще одна маленькая девочка. Она родилась в Ленинграде 20 августа 1931 года. На момент начала Блокады ей исполнилось 10 лет. Эту девочку звали Лариса. У нее была сестра-близнец Алла и младшая сестричка Ирочка, которой было всего 3 года. Семья проживала в центре города на улице Красная. К тому времени Лариса закончила второй класс.
Лариса понимала, что надо учиться, и они с сестрой ходили в школу. Классы были смешанные. Учеников было немного и все разного возраста. Некоторые успели уехать до начала Блокады, многих детей вывезли по Дороге Жизни на Большую землю, многие погибли от бомбёжек или от голода и холода.
Тяжёлое испытание выпало на долю семьи маленькой девочки. Так в самом начале Блокады в 1941 г. погиб отец Ларисы. Его звали – Адамов Серафим Владимирович, он был рядовым солдатом Ленинградского фронта. Как и многие, когда началась война, Серафим Владимирович ушёл на фронт. Защищал свой родной город, свою родную семью, своих любимых дочерей.
Не смог пережить Блокаду и зимой 1942 г. умер дедушка Адамов Владимир Сергеевич. Так из жизни ушли два самых дорогих человека – отец и дедушка. В семье остались одни женщины – бабушка, мама и три маленьких девочки.
Но город жил! И жизнь в семье Адамовых продолжалась. Лариса вместе с сестрой- близнецом Аллой по-прежнему ходила в школу № 239, где учащиеся углубленно изучали физику и математику. В свободное от школьных занятий время она помогала бабушке и маме по дому; ходила в лавку, стояла в очереди за хлебом, нянчила младшую сестру Ирочку. А ещё с другими ребятами тушила зажигалки.
Семья Адамовых не смогла эвакуироваться по Дороге Жизни. Все 900 дней девочки с мамой и бабушкой находились в Ленинграде.
После войны в 1945 г. Лариса пошла в пятый класс в 239 школе, ныне математический лицей. После седьмого класса поступила на фабрику им. Володарского, работала портнихой. В 1957 г. по комсомольской путёвке была направлена учиться в Высшую школу экономики (ныне Университет Профсоюзов) на факультет культурно-массовой и просветительской работы.
С 1969 г. работала в органах МВД, ушла в отставку в 1989 г. в звании майора. В 1983 г. получила нагрудный знак «Отличник милиции», в 1986 г. награждена медалью за «Безупречную службу».
Сегодня Лариса Серафимовна кандидат исторических наук, доцент кафедры Санкт-Петербургского Университета Управления и Экономики, член Дома учёных им. М. Горького. С 1992 г. работает в ГБОУ школе № 413 Петродворцового района г. Санкт-Петербурга, преподаёт МХК.
Лариса Серафимовна рассказывает: «Я счастливый человек! Семья – 40 человек! Все общаются, дружат. Обе сестры Алла и Ирина живы. У них тоже дети, внуки и правнуки. Работа, общение с учениками и учителями вдохновляют. Любовь к родному городу, встречи с ветеранами Великой Отечественной войны, блокадниками придают силы и желание жить, трудиться».
Я, Ольга Владимировна Сахарова, родилась 27 июня 1939 года в Ленинграде в семье ученых. Двухлетним ребенком встретила войну и блокаду. Отец – Сахаров Владимир Иванович (1911-1991 гг., в будущем доктор физико-математических наук, ведущий сотрудник Пулковской астрономической Обсерватории АН СССР) с самого начала войны ушел на фронт. В осажденном городе на Фонтанке, 22 остались мы с мамой, аспирантом-физиологом, – Ольгой Семеновной Сахаровой (урожденной Розановой, 1912-1967 гг.) вместе со старшим поколением большой семьи Розановых. В первую же блокадную зиму за два месяца – декабрь 1941 г. – январь 1942 г. – мы потеряли бабушку, дедушку и многих дорогих нам людей (всего 9 человек). Все они (кроме дедушки) похоронены в братских могилах на Серафимовском кладбище. Выжили только мы с мамой, здоровье которой было сильно подорвано. Ей я обязана жизнью. Я тоже была сильно ослаблена, впоследствии много болела туберкулезом. Впрочем, своих воспоминаний того времени у меня нет. О событиях военных лет нам (родным) стало хорошо известно из многочисленных маминых писем, которые она писала на фронт мужу, брату, сестре в эвакуацию.
16 июня 1942 г. мы эвакуировались – сначала по «Дороге жизни», – и благополучно, «под счастливой звездой» (по выражению мамы) переплыли на барже Ладожское озеро, а затем около месяца ехали в теплушках по железной дороге. В это время я мало говорила. Меня звали девочкой «суп и каша», так как эти два слова были у меня главными. Позже в память о блокаде и войне я получила почетный знак «Житель блокадного Ленинграда», а также юбилейные медали в честь Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.
Все 900 дней провел в блокадном Ленинграде
Я родился в 1935 году. Война началась, когда мне было 6 лет, война закончилась – 10 лет. Отец ушёл на фронт. 4 письма с мамой мы получили, и он погиб. В сентябре он ушёл, и в ноябре погиб. А мама в 42-м году пошла работать на завод Марти – это теперь «Адмиралтейские верфи».
Мы жили в доме 112 (наб. Мойки, Октябрьский район бывший, напротив Новой Голландии), в нашу квартиру, попал снаряд. 5 мая 1942 года, я гуляю на Мойке, солнечный день, подбегают ко мне мальчишки: «Юрка, в твою квартиру снаряд попал, ура!» И вот, снаряд шальной залетел в нашу квартиру, пробил три стены нашей квартиры, пол и разорвался в диване в нижнем сиденье, мама была в 10 метрах; думали, пожар будет, но никто не пострадал.
В 1943-м году я пошёл в первый класс. Школа была в соседнем доме, по адресу – Мойка, 110. В период блокады в городе работало 12 школ, в том числе и наша, 236-я школа. Сейчас её передали Институту Лесгафта, потому что детей, говорят, нет в округе. В 1942 – 1943 годах, находясь в интернате на Большой Пушкарской улице, мы, дети 6-ти – 7-ми лет, собирали немецкие листовки, которые сбрасывали с самолётов. За всю войну я ни разу не видел ни одного нашего самолёта. Немцы летали на высоте где-то 6 – 7 километров, сбрасывали листовки и мы, дети, собирали их в огромные кучи, а затем взрослые их сжигали. В интернат меня устроила сестра моего отца, член партии с 1917 года. Я там пробыл год – с 42-года, со второй половины, до школы. Мама просила – пусть ребёнок останется ещё на год, мне бы тогда уже было бы 9 лет, а не 8 (я в восемь лет пошёл в школу), а они говорят: идёт война к Победе, зачем мальчику терять год. И я в 43-м году прямо оттуда пошёл в школу. В интернате была у нас группа, человек, наверное, тридцать было. Интересно, что к нашей воспитательнице приходил Герой Советского Союза Костылев. Его самолёт находился в Музее обороны и блокады до тех пор, пока его не уничтожили. Он приходил и с нами разговаривал, как со взрослыми, рассказывал, что произошло там за две, три, четыре недели. И был случай, когда прошло два-три месяца, а его нет. Мы все волнуемся, она ходит заплаканная… Через месяц три появляется Георгий Костылев – перевязанный, обожжённый, собрал нас, рассказывает, что его подбили, приземлился он на нейтральной территории, готов был уже, если к немцам попадёт, но, в общем, удачно выбрался и три недели он пробирался где-то по болотам, по топям до наших фронтовиков.
Комментарии закрыты
Мы готовы меняться для вас